Ещё держала смерть косу в могучих лапах, Но Клюге, хоть сжимал армад своих объятья, Сам, с рюмкой коньяка и втайне от гестапо, Предвидя эпилог, слал фюреру проклятья. И в трубку набивал табак товарищ Сталин, Хрущёв плясал гопак, был сдержан Каганович, Лендлизом шёл поток американской стали, И сочинял в тиши великий Шостакович.
И – чудо из чудес – средь боли и агоний Распятого войной, растерзанного века, Взметнулась к небесам одна из тех симфоний, Которым суждено стать духом человека. И Элиасберг Карл, в просторном ставшем фраке, Флейтисты, скрипачи, альтисты, тромбонисты Искусством, как бойцы, пробили толщу мрака, Вселив вселенский страх в сознание нацистов.
И грудой стал камней старинный переулок, Чередовался взрыв с распевом автомата, А в Смольном повар пёк десятки венских булок И втихаря крыл власть многоэтажным матом. Но с «Юнкерсов» звеном кружились «Яки» в выси, И торопились в бой матросы и солдаты, Скользя, грузовики ползли дорогой жизни, Тридцатьчетвёрки шли ломать кольцо блокады.
ЛЕНИНГРАДСКАЯ СИМФОНИЯ (Светлой памяти великого композитора, Дмитрия Дмитриевича Шостаковича посвящается) Тела везли в санях по выпавшей пороше, Укрывшей, как вуаль, проспекты Ленинграда. Исчезли лап следы бродячих псов и кошек – Кто съеден не был, те попрятались куда-то. Тела везли в санях и взрослые, и дети, Доценты, сторожа, статисты Мариинки, И шарфы рвал, как волк, колючий зимний ветер, И слёзы превращал в нетающие льдинки.
жизни. И сверкали пассажи брильянтами чистыми, Самой высшей на свете невиданной пробы, И, кружась, флажолеты с октавами листьями Опадали под браво на залы Европы И, конечно же, Родины новой – Америки – Заплутавших в дороге, отрады-награды, И гордились евреи Житомира, Жмеринки, Точно так же, как Ниццы, Нью-Йорка, Гранады. Быть звездой нелегко рядом с Ойстрахом, Стерном, Франческатти, Менухиным – в каждом свет солнца. Яша Хейфец являлся в созвездии первым, Потому, что он был вундеркиндом, как М
Дело в том, что, средь этой паскудной оседлости, У евреев был в жизни один только выход – Стать лишь лучшим из всех в роковой повседневности, Обошло чтобы дом неизбежное лихо Со стыдом, униженьем, шальными погромами, Болью сердца несносной, душевными ранами. Ах, как скрипочка пела над нивами вольными – Позже чуть над её оценившими странами! Жизнь не только еврея случается страшной – Беспрерывно звучат за кадишами тризны, А ему повезло – мир любовно звал Яшей С детских пор и на всём протяжении
жизни. И сверкали пассажи брильянтами чистыми, Самой высшей на свете невиданной пробы, И, кружась, флажолеты с октавами листьями Опадали под браво на залы Европы И, конечно же, Родины новой – Америки – Заплутавших в дороге, отрады-награды, И гордились евреи Житомира, Жмеринки, Точно так же, как Ниццы, Нью-Йорка, Гранады. Быть звездой нелегко рядом с Ойстрахом, Стерном, Франческатти, Менухиным – в каждом свет солнца. Яша Хейфец являлся в созвездии первым, Потому, что он был вундеркиндом, как М
ЯША ХЕЙФЕЦ Изобилует гениев список евреями – Суждено было данному факту случиться – Яша Хейфец родился в Российской империи – Только там он и мог волей Б-га родиться: В восемнадцатом веке – опустим подробности, Чтоб согнуть одну жестоковыйную нацию, За чертою оседлости – низости-подлости, Наказала царица создать резервацию. Да и Б-г с нею, с Екатериной Великой – Посвящал сам Державин свои ей творения – Иудейский малыш появился со скрипкой – Мир в себя не придёт ныне от изумления! Дело в том,
Дело в том, что, средь этой паскудной оседлости, У евреев был в жизни один только выход – Стать лишь лучшим из всех в роковой повседневности, Обошло чтобы дом неизбежное лихо Со стыдом, униженьем, шальными погромами, Болью сердца несносной, душевными ранами. Ах, как скрипочка пела над нивами вольными – Позже чуть над её оценившими странами! Жизнь не только еврея случается страшной – Беспрерывно звучат за кадишами тризны, А ему повезло – мир любовно звал Яшей С детских пор и на всём протяжении
ЯША ХЕЙФЕЦ Изобилует гениев список евреями – Суждено было данному факту случиться – Яша Хейфец родился в Российской империи – Только там он и мог волей Б-га родиться: В восемнадцатом веке – опустим подробности, Чтоб согнуть одну жестоковыйную нацию, За чертою оседлости – низости-подлости, Наказала царица создать резервацию. Да и Б-г с нею, с Екатериной Великой – Посвящал сам Державин свои ей творения – Иудейский малыш появился со скрипкой – Мир в себя не придёт ныне от изумления! Дело в том,
Но Клюге, хоть сжимал армад своих объятья,
Сам, с рюмкой коньяка и втайне от гестапо,
Предвидя эпилог, слал фюреру проклятья.
И в трубку набивал табак товарищ Сталин,
Хрущёв плясал гопак, был сдержан Каганович,
Лендлизом шёл поток американской стали,
И сочинял в тиши великий Шостакович.
Распятого войной, растерзанного века,
Взметнулась к небесам одна из тех симфоний,
Которым суждено стать духом человека.
И Элиасберг Карл, в просторном ставшем фраке,
Флейтисты, скрипачи, альтисты, тромбонисты
Искусством, как бойцы, пробили толщу мрака,
Вселив вселенский страх в сознание нацистов.
Чередовался взрыв с распевом автомата,
А в Смольном повар пёк десятки венских булок
И втихаря крыл власть многоэтажным матом.
Но с «Юнкерсов» звеном кружились «Яки» в выси,
И торопились в бой матросы и солдаты,
Скользя, грузовики ползли дорогой жизни,
Тридцатьчетвёрки шли ломать кольцо блокады.
(Светлой памяти великого композитора, Дмитрия Дмитриевича Шостаковича посвящается)
Тела везли в санях по выпавшей пороше,
Укрывшей, как вуаль, проспекты Ленинграда.
Исчезли лап следы бродячих псов и кошек –
Кто съеден не был, те попрятались куда-то.
Тела везли в санях и взрослые, и дети,
Доценты, сторожа, статисты Мариинки,
И шарфы рвал, как волк, колючий зимний ветер,
И слёзы превращал в нетающие льдинки.
И сверкали пассажи брильянтами чистыми,
Самой высшей на свете невиданной пробы,
И, кружась, флажолеты с октавами листьями
Опадали под браво на залы Европы
И, конечно же, Родины новой – Америки –
Заплутавших в дороге, отрады-награды,
И гордились евреи Житомира, Жмеринки,
Точно так же, как Ниццы, Нью-Йорка, Гранады.
Быть звездой нелегко рядом с Ойстрахом, Стерном,
Франческатти, Менухиным – в каждом свет солнца.
Яша Хейфец являлся в созвездии первым,
Потому, что он был вундеркиндом, как М
У евреев был в жизни один только выход –
Стать лишь лучшим из всех в роковой повседневности,
Обошло чтобы дом неизбежное лихо
Со стыдом, униженьем, шальными погромами,
Болью сердца несносной, душевными ранами.
Ах, как скрипочка пела над нивами вольными –
Позже чуть над её оценившими странами!
Жизнь не только еврея случается страшной –
Беспрерывно звучат за кадишами тризны,
А ему повезло – мир любовно звал Яшей
С детских пор и на всём протяжении
И сверкали пассажи брильянтами чистыми,
Самой высшей на свете невиданной пробы,
И, кружась, флажолеты с октавами листьями
Опадали под браво на залы Европы
И, конечно же, Родины новой – Америки –
Заплутавших в дороге, отрады-награды,
И гордились евреи Житомира, Жмеринки,
Точно так же, как Ниццы, Нью-Йорка, Гранады.
Быть звездой нелегко рядом с Ойстрахом, Стерном,
Франческатти, Менухиным – в каждом свет солнца.
Яша Хейфец являлся в созвездии первым,
Потому, что он был вундеркиндом, как М
Изобилует гениев список евреями –
Суждено было данному факту случиться –
Яша Хейфец родился в Российской империи –
Только там он и мог волей Б-га родиться:
В восемнадцатом веке – опустим подробности,
Чтоб согнуть одну жестоковыйную нацию,
За чертою оседлости – низости-подлости,
Наказала царица создать резервацию.
Да и Б-г с нею, с Екатериной Великой –
Посвящал сам Державин свои ей творения –
Иудейский малыш появился со скрипкой –
Мир в себя не придёт ныне от изумления!
Дело в том,
У евреев был в жизни один только выход –
Стать лишь лучшим из всех в роковой повседневности,
Обошло чтобы дом неизбежное лихо
Со стыдом, униженьем, шальными погромами,
Болью сердца несносной, душевными ранами.
Ах, как скрипочка пела над нивами вольными –
Позже чуть над её оценившими странами!
Жизнь не только еврея случается страшной –
Беспрерывно звучат за кадишами тризны,
А ему повезло – мир любовно звал Яшей
С детских пор и на всём протяжении
Изобилует гениев список евреями –
Суждено было данному факту случиться –
Яша Хейфец родился в Российской империи –
Только там он и мог волей Б-га родиться:
В восемнадцатом веке – опустим подробности,
Чтоб согнуть одну жестоковыйную нацию,
За чертою оседлости – низости-подлости,
Наказала царица создать резервацию.
Да и Б-г с нею, с Екатериной Великой –
Посвящал сам Державин свои ей творения –
Иудейский малыш появился со скрипкой –
Мир в себя не придёт ныне от изумления!
Дело в том,
Ты ведь тоже был сын Моисея,
Элиэзер и так же Гершом,
Но была за спиною Расея –
Отчий твой и единственный дом.
Казалось, ангелы спустились
С небес, услышав клавиш пенье:
Играл в притихшем зале Гилельс
И в душах пробуждал сомненья.
Он прожил жизнь за всех за нас
И в строчках, и в былых сраженьях,
И свет печальных мудрых глаз
Сильней земного притяженья.