Пока Уильям Симонсон не вошел в Варшаву в сентябре 1939 года, он не видел так близко последствий войны. 19-летний парень провел 18 дней во время немецкого вторжения в Польшу в самолете-корректировщике, направляя танки и пехоту к своим целям. С высоты в тысячи футов первые дни войны казались великим приключением.
Истинное лицо войны
Все изменилось, когда Симонсон въехал в захваченную польскую столицу, разбитую немецкими бомбардировщиками в последние дни кампании. Около 20 000 человек, в основном гражданских лиц, были убиты в ходе штурма − одного из первых воздушных налетов на гражданское население. Запах гниющих тел, застрявших под обломками, Симонсон помнит особенно отчетливо.
«Мне пришлось столкнуться с городом, разрушенным бомбами, − говорит ветеран авиации. – Я постарел на 10 лет за один миг. Это произвело на меня такое впечатление, что я сказал себе: я никогда не сброшу бомбу на человека. И всегда придерживался этого».
Симонсон не был нацистом. Не прошло и года, как его приемный отец Леопольд − еврей, принявший христианство и награжденный за службу в окопах Первой мировой войны, − был схвачен в Хрустальную ночь (еврейский погром по всей нацистской Германии).
Отправленный в концлагерь Заксенхаузен под Берлином, Леопольд был освобожден после того, как Симонсон примчался домой в Гамбург с начальной подготовки и умолял местных нацистских воротил вмешаться. «Его гулкий смех навсегда затих, и год спустя Леопольд умер сломленным человеком. Я больше никогда не видел, чтобы он улыбался», − говорит Симонсон.
И все же, как ни трудно это понять сейчас, ни судьба его отца, ни ужасы Варшавы не удержали Симонсона и от участия во вторжении во Францию, и от вступления в Люфтваффе в качестве летчика-стажера в 1940 году. «Я летел с мыслью, что помешаю англичанам поджечь наши города, − говорит он. – Мне было 22 года, и я был наивен».
Сидя за штурвалом перехватчика JU-88 «Ночной охотник», Симонсон совершил десятки ночных вылетов в небе над Германией и Бельгией, пытаясь перехватить британские бомбардировщики, направлявшиеся к центру Германии. По его подсчетам, он остановил три.
Ощущение конца
К весне 1944 года Симонсон почувствовал, что судьба Германии меняется. Часто, как вспоминает он, горящие немецкие города освещали ночное небо призрачным красным светом.
В мае 1944 года Уильям и его экипаж были сбиты над Бельгией. Переведенный на авиабазу под Берлином, он встречал пилотов, летевших в Германию и возвращавшихся из нее во многие зоны боевых действий. В разговорах шепотом он узнал правду, стоящую за официальной пропагандой: от Атлантики до Северной Африки его товарищи летчики не сообщали ничего, кроме поражения и отступления. «Вот тогда-то я и понял, что война проиграна СССР, − говорит он. – В тот момент я понял, что мне просто необходимо выжить».
Когда союзные войска приблизились к Германии с востока и запада, Симонсон был назначен на юг. Последние месяцы войны он летал на легких курьерских самолетах в Австрии, издалека следя за ожесточенной битвой за Берлин и уклоняясь от американских бомбардировок.
Полет в горную деревню
На рассвете 3 мая 1945 года, через два дня после того, как немецкое радио объявило о смерти Гитлера и на следующий день после того, как советские войска захватили столицу Германии, Симонсон посадил свою подругу Элизабет на пассажирское сиденье самолета и полетел с изрытого воронками аэродрома на окраине Вены в отдаленную горную деревню.
Разбив деревянный и матерчатый каркас своего самолета, Симонсон бросил свой служебный пистолет в пруд и спрятался в ближайшем лесу. Семьдесят пять лет спустя, 100-летний и почти слепой, он объясняет свое решение «демобилизоваться» дозой черного юмора. «Гитлер уже дезертировал, − говорит он. − Почему я должен был продолжать сражаться?»
Победа над Германией и мирная жизнь
Известие об окончательной капитуляции Германии принесло не разочарование, а огромное облегчение. «8 мая 1945 года у меня был второй день рождения. Это означало конец всем убийствам, всему страху, − говорит он. − С тех пор мы жили в мире с нашими соседями в течение 75 лет. Такого у нас никогда не было за всю историю Германии».
Симонсон больше никогда не летал на самолете. Остались только воспоминания об этом.
Он вернулся в Гамбург, женился на своей пассажирке и построил послевоенную карьеру администратора больницы. В своей квартире, недалеко от того места, куда столетие назад его отец привозил уголь в запряженной лошадьми повозке, он хранит лоскуток жесткой лакированной ткани в задней части пыльного стеклянного шкафа. Это кусочек крыла его последнего самолета, последний сувенир с войны, которая никогда не должна была случиться.
«Никогда больше − вот мой девиз, − говорит Симонсон. − Горящие города, убийства − все это сделало меня пацифистом. И с годами я становлюсь все более похожим на него».
