Накануне 75-летия Дня Победы я рылась в документах и случайно наткнулась на письмо моей бабушки Нины. В нем она рассказывала о своем детстве в годы Великой Отечественной войны и о жизни в тяжелые послевоенные годы. Перечитав его, я решила поделиться воспоминаниями бабушки о тех страшных днях. Писать дальше буду от ее имени.
22 июня, ровно в 4 часа...
Мне исполнилось четыре года, когда началась война. Мы жили в деревне, где не было ни электричества, ни радио. Сначала послышался грохот - как будто гроза надвигается, а потом появилось зарево на горизонте. Потом на некоторое время все затихло, как перед бурей, а затем мы услышали гул. Сначала в небе появилось огромное количество больших самолетов, летящих на восток. Когда они улетели, гул не исчез - на всех дорогах появились колонны страшных танков с белыми крестами и машин с вооруженными людьми, разговаривающими на непонятном для нас языке.
То, что началась настоящая война, мы поняли, когда в село въехали танки с фашистами. Началась тяжелая жизнь в оккупации...
Под одной крышей с фашистами
В селе после прохода основной части армии остались военные гитлеровцы, которые были расквартированы почти по всем домам. В наш дом пришло жить три немца. Один из них говорил на польском языке, который мои родители и старшая сестра знали в совершенстве. Благодаря этому мы хоть немного понимали, чего они от нас хотят.
К тому времени в нашем доме стоял станок, на котором старшая сестра ткала полотно. Тогда это была единственная ткань, из которой шили одежду, постельное белье и все остальное. Если бы разобрали этот станок - вся работа пропала бы, как говорила моя мама - мы бы остались без рубашки. Поэтому она молила немцев дать возможность закончить начатую работу. Немцы согласились, но дали ей только 3 дня. Матери пришлось работать почти круглые сутки, а гитлеровцы еще и ругались на нее за шум от станка.
Все время, пока немцы жили в нашем доме, мы жили в кладовке и хлеву. В дом могла заходить только мать, которую заставляли готовить им еду, стирать вещи и убирать в доме. Оккупанты относились к нам более-менее нормально, так как очень любили хлеб, который пекла в печи мама. Нас, детей, немцы посылали со своими котелками к кухне, где готовили им обед. Изредка, когда мы очень быстро приносили им пищу, они угощали нас конфетами, говоря "Гут, гут". Нам, маленьким, все это казалось какой-то непонятной, странной игрой...
Конец оккупации
Жили мы с немцами более-менее спокойно, но это не помешало им отправить в 1942 году мою старшую сестру, которой было 18 лет, на принудительные работы в Германию. Мама на коленях умоляла гитлеровцев не увозить ее, но те лишь грубо оттолкнули мать и повели сестру и других молодых парней и девушек на железнодорожный вокзал. Вернулась она домой только в 1945 году, как раз перед 9 мая.
Мы очень радовались, что она вернулась живой и здоровой, еще и с подарками. Она привезла мне и младшей сестре очень красивые платьица, которые мы надели на День Победы - 9 мая. Я очень хорошо запомнила, что люди очень радовались, но очень много взрослых женщин плакало. Когда я спросила маму, почему они грустные, мама просто отвела глаза и промолчала...
Мне исполнилось 8 лет. Наш дом в селе сгорел при наступлении советских войск, и мы перебрались на хутор, ближе к райцентру.
Галинка
На хуторе к нам часто стали ходить ночью какие-то люди с оружием. Однажды они привезли к нам женщину с ребенком лет четырех. Они сказали, что это жена командира, которого убили, а женщина скрывается от правоохранительных органов. Они оставили их у нас на некоторых время. Это была тайна. Мы никому не должны об этом говорить, обещали по возможности их забрать. Почти месяц они жили с нами, но так никто за женщиной и Галинкой не приезжал.
Я не помню, как звали женщину, а девочка - Галинка. Мы с ней играли. Однажды мама рано увидела, что по дороге к хутору едет подвода, полная красноармейцев. Бежать было поздно, папа сказал женщине, чтобы та лезла на печь, а затем закрыл ее большими подушками, а Галинка проснулась и была в доме.
Красноармейцы вошли в дом. Среди них выделялся молодой офицер, который пристально осмотрел дом, но женщину сразу не нашел, зато обратил внимание на Галинку. Когда лейтенант спросил ее, где мама, девочка сразу указала на печь. Галинку и ее маму погрузили на подводу и увезли. О их дальнейших судьбах мне ничего не известно. Отца арестовали, но затем отпустили домой.
Конец войны
Когда отошел фронт, я пошла в первый класс. Школу разместили в сельском доме, но в ней не было ни учебников, ни тетрадей. Было всего несколько карандашей на весь класс, а писали мы на желтой бумаге, в которую была обернута гуманитарная помощь из Америки. Мы разглаживали эту бумагу и на ней учились писать.
Букварь был один на весь класс - он хранился у учительницы. Я читала лучше всех - меня дома научили папа и старшие сестры.
Мирное время
В дальнейшем я училась хорошо и очень любила читать. От хутора до школы было далеко - 4 км, но мы с сестрой преодолевали это расстояние и в дождь, и в снег. А зимы были очень снежными. Мы барахтались в снегу, теряли обувку, но школу практически никогда не пропускали.
Я записалась в библиотеку, а когда была в шестом классе, то перечитала в ней уже все книги. Сестры пошли на работу, одна училась на бухгалтера, а я, маленькая, помогала матери. Рубила дрова в садах возле сгоревших домов, зимой везла на санках во двор и топором на пне рубила. Летом мы обрабатывали с мамой свеклу на колхозных полях.
Все эти годы, чтобы купить учебники и тетради, мы с мамой и сестрами в своем саду рвали вишни и 4 км по два ведра несли к вокзалу. Там мы продавали их пассажирам поездов, идущих через наш вокзал.
Вот в таких условиях проходило мое детство, а в 1954 году я окончила школу.
