Накануне Дня Победы российский кинопрокат пополнился новой военной драмой "Почтарь". В центре сюжета — история простого советского почтальона, который в 1942 году принимает необычное решение: вместо похоронок он начинает вручать родственникам погибших солдат вымышленные письма, якобы написанные их близкими перед смертью.
Фильм с Александром Петровым в главной роли позиционируется как философская притча о милосердном обмане, но при всей тщательности исторической реконструкции и безупречности технического исполнения ленте катастрофически не хватает глубины и тонкости художественного высказывания. Она словно застревает где-то между попыткой серьезного разговора о природе лжи и правды и желанием создать удобоваримый продукт для массового зрителя.
Между правдой и утешением
Действие разворачивается в мае 1942 года в небольшом тыловом городке, утопающем в зелени и весеннем цветении — нарочито идиллическая картина, контрастирующая с жестокостью военного времени. Главный герой — местный почтальон, которого окружающие считают блаженным или не от мира сего, — начинает тайком подменять казенные похоронки на трогательные письма, якобы написанные погибшими солдатами. Эта задумка действительно интригует: перед нами могла бы развернуться сложная драма о нравственных границах, о том, можно ли и нужно ли лгать ради спасения человеческих душ.
Неизбежно вспоминается фильм "Семь черных бумаг", показанный годом ранее на ММКФ, где похоронки также стали центральным образом. Но если осетинская картина поражала своей камерностью, тишиной и подлинностью переживаний, то "Почтарь" остается в лучшем случае качественной иллюстрацией заявленной темы, так и не поднимаясь до уровня настоящего художественного исследования.
Символы, которые кричат
Режиссер явно стремился создать многослойное метафоричное полотно, но перегрузил фильм настолько очевидными и буквальными образами, что они начинают раздражать своей навязчивостью. Комната почтальона, целиком оклеенная газетами "Правда", выглядит слишком прямолинейным и даже грубым контрастом его лживой деятельности. Белая лошадь, то и дело появляющаяся в кадре — сначала как реальное животное, потом как видение, — превращается в навязчивый символ чистоты, лишенный всякой тонкости и загадочности. Размытые края кадра вокруг Петрова, призванные передать его особенное, не от мира сего восприятие действительности, воспринимаются как формальный прием, не наполненный настоящим смыслом. В итоге все эти символы существуют сами по себе, не складываясь в единую художественную систему, словно краски на палитре, так и не смешавшиеся в цельный образ.
Усилие без результата
Жанр философской притчи требует от актера исключительного присутствия и внутренней силы, способной вытянуть на себе всю конструкцию фильма. Роль блаженного почтальона одна из самых сложных: персонаж должен балансировать на грани между детской наивностью, душевной чистотой и глубокой психологической травмой, между простодушием и мудростью. Александр Петров, безусловно, талантливый актер с мощной харизмой, но его герой лишен внутренней цельности и убедительности. То он предстает косноязычным простаком, который с трудом связывает слова, то вдруг начинает писать трогательные, стилистически безупречные письма.
Женские роли сыграны куда более убедительно и тонко, но и они не спасают ситуацию. Персонажи остаются скорее функциональными элементами сюжета, марионетками в руках режиссера, чем живыми, дышащими людьми, которым можно сопереживать.
Имя как последний символ
Лишь в финале раскрывается, как зовут главного героя — прямая отсылка к архангелу Гавриилу, традиционно считающемуся вестником, приносящим людям божественные откровения. Но если библейский Гавриил нес истину, то персонаж Петрова, напротив, распространяет ложь, пусть и с благими намерениями. Такой поворот мог бы стать основой для глубокого философского размышления о природе правды и лжи, о том, кто имеет право решать, что человеку нужно знать, а что — нет. Однако в фильме этот момент выглядит слишком предсказуемым и нарочитым, как будто режиссер не доверяет зрителю и боится, что тот не поймет его задумку без таких прямолинейных подсказок.
Милосердие или самообман?
Авторы предпринимают интересную попытку перевернуть традиционный архетип юродивого: если классический блаженный всегда говорит неудобную, горькую правду, то почтальон, напротив, дарит людям утешительный обман. Эта инверсия могла бы стать мощным драматическим конфликтом, основой для серьезного разговора о природе сострадания и ответственности. Но в фильме она остается нераскрытой, поверхностной. Особенно показателен эпизод, где одна из героинь, получающая фальшивые письма от якобы живого мужа, умирает от разрыва сердца, так и не узнав правды. Получается, что ложь не спасает, а лишь оттягивает неизбежное, и все усилия почтальона оказываются тщетными перед лицом жестокой реальности. Этот момент мог бы стать эмоциональной кульминацией, но режиссер не дает ему должного развития.
Правда может подождать
"Правда может подождать, потому что впереди у нее долгая жизнь", — бросает в одной из сцен начальник почты, сам потерявший на войне сына и видевший, как его жена не выдержала известия о гибели ребенка. Эта фраза, пожалуй, самое сильное и многогранное высказывание во всем фильме. В ней сосредоточена вся боль человека, который на собственном опыте узнал, как правда может убивать, и теперь оправдывает обман, пусть и из самых гуманных побуждений. Но поднятые этой репликой вопросы — кто имеет право решать, когда человек готов узнать правду, и можно ли вообще откладывать истину на потом — остаются без ответа, тонут в излишней сентиментальности повествования и недоверии режиссера к интеллекту зрителя.
Историческая точность без души
Нельзя не отметить кропотливую, ювелирную работу создателей фильма над историческими деталями. В кадре часто фигурируют подлинные предметы быта 1940-х годов, точные копии советского фарфора и фаянса 1920–1930-х годов. Для финальной сцены проделана колоссальная работа, когда было вручную изготовлено около 10 000 писем с реальными адресами и фамилиями, что задумывалось как дань памяти участникам Великой Отечественной. Но парадокс в том, что чем безупречнее и детальнее исторический антураж, тем заметнее становится искусственность драматургии и схематичность характеров. В сцене, где герой Петрова читает похоронки, мы видим идеально воссозданный интерьер военной поры, но не чувствуем внутренней борьбы персонажа, не сопереживаем его мучительному выбору. Историческая правда в "Почтаре" есть, а правды человеческой — нет.
Письмо, которое не тронуло
Фильм "Почтарь" (2025) в итоге напоминает те самые поддельные письма, которые пишет его главный герой. Да, в них есть все правильные слова, трогательные обороты, даже стилистическая безупречность, но нет главного — живого дыхания, искренности, настоящей эмоции. Фильм мог бы стать важным разговором о природе лжи и правды, о границах милосердия, о цене, которую приходится платить за утешительные иллюзии. Но вместо этого он так и не решается сделать окончательный выбор между удобной, комфортной сказкой и сложной, неоднозначной реальностью. И зритель, ожидая в финале откровения, получает в руки еще одно красиво оформленное, но в конечном счете пустое послание. Жаль, потому что тема заслуживала большего.
