Поэма «Черный человек», Есенин. Анализ души поколения
В январском номере журнала «Новый мир» в 1926 году появилась ошеломляющая
«Черный человек»: Есенин наедине с собой
Поэма открывается обращением, которое поэт повторит в предсмертном стихотворении: «Друг мой, друг мой, - начинает исповедоваться лирический герой, - я очень и очень болен...». Мы понимаем, что речь идет о душевном страдании. Выразительна метафора: голова сравнивается с птицей, стремящейся улететь, «Ей на шее ноги/ маячить больше невмочь». Что же происходит? В пору терзающей бессонницы к герою приходит и садится на постель мистический Черный человек. Есенин (анализ источников создания поэмы это подтверждает) апеллирует в некоторой степени к произведению Пушкина «Моцарт и Сальери». Великому композитору накануне гибели тоже виделся некий зловещий черный человек. Однако у Есенина эта фигура осмысливается совсем по-другому. Черный человек – это Альтер-эго поэта, другое его «Я». Чем же мучает лирического героя скверный Черный человек?
Есенин: анализ внутреннего мира поэта накануне самоубийства
Что таится на дне души?
В девятой строфе поэмы мы видим, как лирический герой отказывается говорить с незваным гостем, он все еще хочет откреститься от страшного рассказа, который ведет Черный человек. Есенин анализ житейских передряг «какого-то» морального «жулика и вора» еще не принимает как исследование собственной жизни, сопротивляется этому. Однако уже и сам понимает, что тщетно. Поэт упрекает черного гостя в том, что он смеет вторгаться в глубины и доставать что-то с самого дна, ведь он «не на службе …водолазовой». Эта строка полемически обращена к произведению французского поэта Альфреда Мюссе, который в «Декабрьской ночи» использует образ водолаза, блуждающего по «пропасти забвения». Грамматическая же конструкция («водолазовая служба») апеллирует к морфологическим изыскам Маяковского, который по-футуристически смело ломал устоявшиеся формы в языке.
Один у окошка
Образ ночного перекрестка в двенадцатой строфе напоминает о христианской символике креста, соединяющего все направления пространства и времени, и содержит языческое представление о перекрестке как месте нечистых заговоров и чар. Оба эти символа с детства впитал впечатлительный крестьянский юноша Сергей Есенин. Стихи «Черный человек» объединяют две противоположные традиции, отчего страх и мука лирического героя обретают глобальный метафизический оттенок. Он «один у окошка»... Слово «окно» этимологически связано в русском языке со словом «око». Это глаз избы, через который в нее льется свет. Ночное окно напоминает зеркало, где каждый видит свое отражение. Так в поэме появляется намек на то, кто на самом деле этот Черный человек. Теперь издевка ночного гостя приобретает более конкретный оттенок: речь идет о поэте, появившемся на свет «может, в Рязани» (там родился Есенин), о светловолосом крестьянском мальчике «с голубыми глазами»...
Убийство двойника
Не в силах сдержать ярость и гнев, лирический герой пытается уничтожить проклятого двойника, бросает в него трость. Этот жест – бросить в привидевшегося черта что-нибудь – не раз встречается в литературных произведениях русских и зарубежных авторов. После этого исчезает Черный человек. Есенин (анализ аллегорического убийства двойника в мировой литературе доказывает это) пытается как бы уберечь себя от преследования своего другого «Я». Но всегда такой финал ассоциируется и с самоубийством.
Поэт, стоящий в одиночестве перед разбитым зеркалом, предстает в последней строфе произведения. Символика зеркала, как проводника в другие миры, уводящие человека из действительности в обманный демонический мир, усиливает мрачный и многозначительный финал поэмы.
Реквием по надежде
Трудно, почти невозможно так бичевать себя на глазах у огромной публики, как это делает Есенин. Его невероятная искренность, с которой он открывает миру свою боль, делают исповедь отражением душевного надлома всех современников Есенина. Не случайно знавший поэта писатель Вениамин Левин отозвался о Черном человеке как о судебном следователе «по делам всего нашего поколения», питавшего много «прекраснейших мыслей и планов». Левин заметил, что в этом смысле добровольная ноша Есенина чем-то сродни жертве Христа, который на себя «взял немощи» и понес на себе все человеческие «болезни».