Гений и скиф
Есть такие писатели – вошедшие в и вообще в историю, – судьба которых становится уроком и укором литераторам всех последующих поколений. Как можно и нельзя в жизни творческого человека, что ценно, что бесценно, а что вообще немыслимо в наших – таких разных и таких похожих – обстоятельствах «рабочих русского языка» – все видно из их завершившихся биографий, но мы принимаем учебу с трудом и продолжаем совершать свои собственные ошибки.
В книге Ирины Винокуровой «Всего лишь гений… Судьба Николая Глазкова» читатель как раз и обнаружит подобный урок.
Николай Глазков – знаменитый создатель термина «самиздат», а также автор четверостишия, которое в 60-е годы прошлого столетия знал абсолютно каждый человек, хоть сколько-то интересовавшийся литературой:
Я на мир взираю из-под столика,
Век двадцатый – век необычайный.
Чем столетье интересней для историка,
Тем для современника печальней!
Он называл себя гением и скифом, вел жизнь полунищую, естественно, не печатался и был кумиром для своего литературного окружения и легендой – для всех остальных.
«Славу Глазкову принесли его стихи конца 1930-х и 1940-х, встававшие в прямую оппозицию к официальному канону», – пишет Ирина Винокурова. Но хорошо потомкам рассуждать о неординарности, оппозиционности, авангардности поэта. А ему-то самому каково, в комнате, где только половина потолка, где нет тепла, нет еды и негде все это взять, и никто не хочет печатать «неправильные» стихи, тем более, платить за них гонорары.
И вот, намаявшись и отчаявшись, поэт пишет «Объяснительную записку», говоря в ней о том, почему завязывает с истинным творчеством и начинает работать на официоз:
...Я достаточно сделал для после,
Для потом, для веков, славы для;
И хочу ощутительной пользы
От меня не признавшего дня.
К несчастью (для его творчества, не для жизни), Николаю Глазкову удалось свою задачу осуществить. Он стал издаваться, но... Как пишет Давид Самойлов в своем «Дневнике»: «Начинаешь бояться, что его обычная поза перестала быть лукавством, а стала натурой. Дурацкий колпак прирос к голове. Стихи (я прочел его книжицы с 56-го до 62-го года) очень плохи, мелки»... То есть, поэт умер раньше смерти, отказ от своего кредо оказался фатальным для таланта. И ведь все же предвидел, наверное... Художник Алексей Базлаков приводит в своих воспоминаниях сказанные ему Глазковым слова: «Главное – себя сознавать и не терять, – произнес он как-то торопясь, скороговоркой...» («Арион», 1996 г., №2).
Помня о судьбе Николая Глазкова, о его волевом решении, которое поэта погубило, я думаю о наших литераторах, которые продают свое перо – пусть даже и задорого – тем или иным силам, подстраиваются под текущий момент, разменивают свой талант, создавая нетленку под какие-то определенные премии... Видать, все-таки не может для нас чужая жизнь быть уроком. Однако, тем не менее, каждому из нас когда-то придется признать, что боженька не фраер, и его верная соратница – литература никогда не прощает творцам предательства ее интересов.
Галина Туз, литератор